читать дальше С каждым днем Двойник все больше забывает, каковое это — быть собой. Он не принадлежит себе с тех пор, как подписал тот чертов контракт. Когда это было? Два года назад, три? Целую вечность? Он в любой момент может заглянуть в базу «Гелиоса» и узнать точную дату, но не делает это: не все ли равно, сколько ему осталось?
Есть и другая причина не делать этого: в его досье наверняка есть фото. Старое фото. Увидеть себя прежнего все равно что смотреть на отрезанную руку и знать, что никогда больше не сможешь ею пошевелить. Фантомные боли, фантомное лицо. Фантомная жизнь.
С каждым днем Двойник все больше чувствует себя вещью. Когда у Джека есть для него работа он идет и делает ее. Когда нет — Двойнику ничего не остается, кроме как бесцельно слоняться по «Гелиосу» и ждать, ждать, ждать. Съемки в рекламе, публичные выступления, собрания с акционерами, встречи, на которые Джек не хочет или боится идти. Дни, когда его разрывают на куски сменяются неделями, когда ничего не происходит. Двойнику кажется, что он всего лишь робот, сложная машина, которую почему-то боятся отключить и держат в режиме ожидания.
Канал Джека — почти единственное его различение. Джек заставляет его всегда быть на связи и слушать то, что слышит он. Двойник должен быть в курсе происходящего — Джек не любит тратить время, Джек не любит объяснять дважды. Двойник слышит все: от деловых переговоров до стрельбы и угроз, от криков умирающих до стонов любовниц Джека. Он давно привык к этому и научился отключаться, не обращать внимания. Этот канал, как и вся его жизнь — в фоновом режиме.
В одну из «спокойных» недель станция «Гелиос» на несколько часов оказывается обесточена. Такое уже бывало, и не раз — а теперь случается все чаще и чаще. Аварийные системы срабатывают, как должно. Ущерб минимален: разгерметизированы два отсека, техника уцелела, человеческие потери — в пределах обычной текучки, а потому Двойник удивляется, что в этот раз Джек выходит из себя. Успокоившись, он впервые за несколько дней обращается к Двойнику напрямую:
— У меня нет времени с этим разбираться, так что тащи свою задницу на Пандору и сделай что-нибудь. Просто иди туда и будь мной. Она нужна мне стабильной, ясно?
Она — это Ангел.
Двойник знает про Ангел и знает про бункер, хоть никогда там не бывал. У него лицо Джека и голос Джека, для него нет ничего проще, чем обмануть охранную систему. После яркого света глаза не сразу привыкают к темноте. Единственное, что он видит — несколько закрепленных рядом светящихся мониторов и черный силуэт кресла перед ними. Когда зрение проясняется, он к своему удивлению понимает, что, по сути, в бункере, больше ничего и нет.
Двойник знает про Ангел даже больше, чем хотел бы, и потому боится. Но выбора у него нет: он должен зайти внутрь. Он должен быть Джеком. И он делает это, черт возьми, он делает это. Все сказанные слова стираются из его памяти как только за спиной закрывается дверь бункера. Как ни старается, он не может вспомнить, что говорил, что делал и что обещал. Двойник щурится на свет и бессознательно потирает подушечки пальцев. Все что он помнит — ощущение холодного металла и теплой человеческой кожи под ладонями.
День проходит за днем, системы «Гелиоса» работают на полную мощность. Режим ожидания все длится и длится, но в этот раз он не может спокойно ждать. Двойника что-то тревожит. Двойника тянет обратно, на Пандору.
В следующий раз он приходит в бункер по своей воле. Двойник хочет думать, что делает это в тайне от Джека, но он давно уже не питает таких иллюзий. В этот раз он лучше запоминает происходящее. Он помнит, как заходил в бункер, помнит, что так и не решился подойти и заглянуть Ангел в лицо, боясь, что если они встретятся взглядами она заметит подмену. Помнит, что вместо этого он устроился на полу за ее спиной и начал говорить.
Его жизнь до контракта не была особенно интересной, зато работая на «Гиперион» он успел повидать множество миров: Фракия, Гера, Эпона, Эдены (два из шести), и, конечно, Пандора. Двойник приходит в бункер, садится на пол, закрывает глаза. Он вспоминает планеты, на которых успел побывать — и до контракта, и после — и рассказывает о них Ангел. Его память цепляется за каждое воспоминание, за любую деталь. Ангел почти всегда молчит, но Двойник знает, что она любит подробности.
Сбоев больше не происходит, Ангел остается стабильной. Быть может, поэтому Джек не запрещает ему эти визиты — похоже, для всех троих удобнее делать вид, что ничего не происходит. Двойник чувствует, что стал зависим от этого: от темноты бункера, от молчаливой слушательницы, от путешествий в своей голове. Он не может знать этого наверняка, но уверен на сто процентов: больше всего Ангел нравятся его рассказы про Пандору.
— Почему Пандора? — спрашивает он, зная, что Ангел ему не ответит. — Ты целыми днями видишь ее на мониторах.
Ангел молчит. Двойник вздыхает и рассказывает: о том, как светятся зарницы жгучих кактусов в ночи, какого цвета снег в «Трех Рогах», как пахнет воздух в «Тундра Экспресс» и что новорожденные скаги выглядят почти миленькими.
С каждым своим визитом Двойник все сильнее чувствует, как тесно пространство бункера. Стены давят на него, и он не хочет думать о том, сколько лет здесь провела Ангел.
— Давай уедем, — в один из дней предлагает он. — Когда все закончится. Ты и я. Выберем планету подальше отсюда и уедем.
— Это не закончится, — говорит Ангел. — Это никогда не закончится. Но спасибо за предложение, Тимоти.
Старое имя обжигает его, как удар хлыста. Он прикладывает ладони к лицу и почти чувствует, как горит несуществующий след от удара.
Через пару недель Джек вызывает его — в своей кабинет, лично, и говорит, чтобы Двойник больше не смел соваться в бункер.
— Грядут перемены, и они тебя не касаются, — объясняет Джек. — И мой голос тебе не поможет: я поставил на замок кодовую фразу.
Канал остается открыт, и Двойник слышит разговоры про новое оборудование для бункера, слышит, как его устанавливают, слышит, как кричит Ангел.
Он приходит в бункер снова — всего один раз — и долго стоит у двери. Ему кажется, что он знает, что нужно сказать, чтобы дверь открылась. Это просто — всего лишь сказать правду. Это должно сработать.
Он набирает воздуха в грудь, он считает до трех, он открывает рот — и понимает, что не может произнести ни слова.
Он не знает, как помочь — ни ей, ни себе. И он уходит, обещая себе, что вернется, как только найдет способ. Он врет себе день за днем, что все получится, что когда-нибудь они и правда уедут — далеко-далеко, на Геру или на Гестию, и верит в свою ложь, хотя где-то в глубине души отчетливо понимает, что уже поздно.
-
-
20.11.2017 в 19:02читать дальше
-
-
20.11.2017 в 19:49не з.
-
-
21.11.2017 в 02:17спасибо, анончик!
-
-
24.11.2017 в 22:27но спасибо за текст про Тима.